Николай Иванович Рыжков

» Николай Рыжков: И Горбачеву, и Ельцину власть была противопоказана

Александр Саргин



Времена, как известно, не выбирают... Николай Рыжков возглавил Совмин СССР в трудные годы, когда страна была на распутье, не зная, «куда ж нам плыть». Человек с колоссальным опытом, генеральный директор крупнейшего машиностроительного завода, он до последнего был на хозяйстве в огромном и уже рушащемся государстве. Можно ли было предотвратить распад, сохранить за Россией Крым, уберечь народ от экспериментов ельцинских младореформаторов — об этом с последним председателем Совета Министров СССР беседует Александр Саргин.
Гибель империи

В советские времена в руководстве страны было много выходцев с Украины. Вот и вы, Николай Иванович, родились в Донецкой области...

— Честно говоря, я не считаю Донбасс Украиной. Географически — да. Так получилось, что этот регион там оказался. Но ведь Донбасс расчленен: примерно две трети его находится на территории Украины и одна треть — на территории Ростовской области. Не знаю, как сейчас, но в не столь давние советские времена русских там было примерно 75%, если не 80, и очень мало украинцев. Донбасс вообще-то русский. Мы даже не очень задумывались, что это Украина.

Но сейчас Украина и Россия — два независимых государства…

— Украина всегда была в составе России. Как таковой Украины ведь вообще не было, а во время советской власти была Украинская Советская Социалистическая Республика. Так получилось, что мы в своей стране проходим через пограничников, через таможенников. Нам говорят, что вот это — Украина, а это — Россия. В голове не укладывается! Мы родились, жили и работали в едином государстве. И взять его и так расчленить...

Был и Крым...

— Ну, Крым — это особая статья. Думаю, Никита Сергеевич был в каком-то особом состоянии, когда отдавал Крым. Кстати, Борис Николаевич тоже. Когда они собрались в 1990 году в Беловежье, то, если бы были нормальными, а не пьяными в дым, он бы прежде подумал...

Я где-то читал, что, наоборот, они были трезвые, что более удивительно для принятия такого решения.

— Почему трезвые? Все прекрасно знают, что это не так. Ведь они пили за каждую строчку, и по этому вопросу уже много написано. Я читал многие материалы, в том числе и Кравчука, который тогда был у власти. Он ведь откровенно говорил: мы, мол, что Ельцин поставит вопрос о Севастополе и Крыме. И, насколько я понимаю, они считали, что во имя самостийности Украины Севастополем придется поступиться, придется его отдать. Но Ельцин этот вопрос не поставил, и они облегченно вздохнули. А ведь Ельцин обязан был поставить этот вопрос! Ну, ладно, Хрущев тогда неправильно поступил, но ведь в то время мы были одной страной, и это было не очень болезненно. А вот когда мы стали разными государствами... Крым всю жизнь был российским, а Севастополь имел особый статус. Это не я придумал, статус особого союзного подчинения Севастополю предоставил Сталин после войны. Есть документы — их, кстати, никто и не подумал отменить. Очень многие или кривят душой, или действительно не знают.

Какова, на ваш взгляд, главная причина развала СССР — уступчивость Горбачева, его неумение противостоять Западу, беловежский сговор или действительно некие объективные обстоятельства, запустившие необратимый процесс?

— За эти двадцать лет много приведено всевозможных доводов и оправданий. Вот кто-то по незнанию или по недомыслию говорит: «Римская Империя рассыпалась, Австро-Венгрия рассыпалась, Великобритания рассыпалась...» Мол, такова судьба империй, рано или поздно все они распадаются. Тогда у меня возникает вопрос: а разве США не империя? Просто эта страна только называется по-другому. У них 50 штатов, но на самом деле это такие же республики, как и 15 республик бывшего СССР. И попробуйте в разговоре с американским президентом или с каким-то другим политиком сказать, что рано или поздно они рассыплются. Такой крик поднимется!

Но СССР был разделен на республики по национальному признаку, оказалось, что это мина замедленного действия! В США другой подход.

— Да, это мина! Я задавался вопросом: почему Ленин так поступил? Не глупый же мужик был и прекрасно все понимал, но пошел по этому пути. Сталин же настаивал на административном делении. Кстати, то же самое предлагает сейчас Жириновский, говорит: никаких там Калмыкий, Татарий… Просто есть Казанская область или какая-то другая…

Думаю, Ленин был уверен, что ничего такого не произойдет, потому что после гражданской войны осталась одна партия — ВКП(б), потом КПСС. Партия жила и работала по принципу демократического централизма, только сверху до низу, и это было записано во всех уставах. Ленин прекрасно понимал, что, например, от первичной партийной организации Украины до центрального аппарата в Москве все вертикально выстроено. И партия не считалась ни с чем, ни с какими административными или там национально-географическими делениями. Он понимал, что партия будет держать страну. И этот скрепляющий фактор мыслился более сильным, более приоритетным, что ли, чем «право наций на самоопределение»

Но объективно СССР был не жилец?

— Я абсолютно другого мнения. СССР — это монолитное единое государство. Да, были союзные республики, но была и политика в отношении союзных республик. Была партия, и она все держала в руках: Украина, учти, по партийной линии ты подчиняешься Москве и попробуй что-то сделай! И, конечно, была другая кадровая политика. У меня в Грузии вторым секретарем был мой товарищ, ныне уже покойный. Во главе республики всегда стоял человек титульной национальности, а вторым секретарем всегда был выдвиженец Москвы, центра. И когда в 1986 году сделали глупость и поставили во главе Казахстана русского — Геннадия Васильевича Колбина (мы с ним жили и работали на Урале), то случились большие неприятности: митинги, молодежь бесчинствовала. Я считаю, что это была ошибка руководства. По-моему, его тогда Лигачев протащил, думая, что раз там большинство русских и немцев, то зачем тогда во главе ставить казаха... Вот это и выстрелило. Кстати, это был первый выстрел во время перестройки. И Грузия, и Прибалтика были уже потом, и никакого Ельцина еще не было.
Вот придет мессия

Гайдар в своей книге писал о том, что в определенный момент Горбачев начал брать политически связанные кредиты. То есть демонтаж системы в обмен на определенные преференции. Насколько, по-вашему, это был важный момент?

— Я не знаю, корректна ли вообще такая формулировка, что Горбачев взял деньги для того, чтобы разрушить Советский Союз. Думаю, что такого не было. Конечно, были какие-то частные договоренности — например, тот же вывод войск из ГДР… Но ведь сначала было политическое решение их выводить, а потом, так сказать, включились и финансовые механизмы. Кстати, они за живот схватились, когда узнали сумму, которую мы им предъявили за объединение Германии, настолько она была мизерна. Я сейчас не помню, по-моему, 16 миллиардов долларов… Да, нам заплатили деньги, но если учесть, какие затраты мы понесли, какие транспортные расходы... Когда все это начиналось, я говорил с министром обороны Язовым. Он очень сетовал, что часть войск, техники и людей мы были вынуждены вывозить морским транспортом, потому что было невыгодно гнать эшелоны через ГДР и особенно через Польшу. Там такие расценки за каждую ось железнодорожного вагона, что никаких денег не хватало!
Но, знаете, при всем моем неуважении к Горбачеву, к тому, что он натворил, у меня в душе все-таки в какой-то степени теплится надежда, какая-то маленькая уверенность, что он не ставил вопрос о разрушении страны. Он ставил вопрос об объединении Германии, о разоружении, о диалоге с Западом…

Насколько критичной была ситуация? Предотвратить распад было невозможно?

— Сначала она не была критичной. Но ее сделали такой. Я в 1990 году не сходил с трибуны и говорил: «Что же вы делаете? Остановитесь!» Страна в 1990 году уже пошла в разнос, и к следующему году мы абсолютно не были готовы. У нас же все было взаимосвязано, а Украина говорит: мол, дайте нам новую технику, но взамен ничего не предлагает… При таком бардаке, который был в 1990 году, трудно было вообще что-то ожидать. В августе Горбачев вернулся из отпуска с юга, и я попросил его о встрече. Он принял меня и всех моих заместителей. Я сказал, что страна уже сегодня не управляемая, и никто никого не слушает. Ельцин говорит: «Отдайте мне золото, отдайте мне валюту, и никаких налогов я платить не буду». Он же придумал одноканальные налоги, то есть собирает все, а потом говорит, мол, вот, для культуры я вам дам кусочек, для обороны дам кусочек... Кстати, сегодня есть два канала — региональный и федеральный. Потом мы подготовили короткое решение, что на 1991 год бюджет формируется по тому же принципу, что и все предыдущие годы. Господи, как меня тогда колотили — живого места на мне не осталось! Чего только не было!

Вместо того чтобы разобраться, вытащили программу «500 дней» и начали ее мусолить. Я говорю: послушайте, ну что вы говорите о 500 днях, когда как-то надо жить сегодня и завтра!?

Геращенко как-то рассказывал, что Явлинский эту программу у Абалкина позаимствовал. Там было не 500 дней, а 400 пошаговых решений…

— Это чепуха! О какой экономике можно было говорить в 1990 году, когда, по сути, все вышло из под контроля? А вообще, я много думал о всех этих реформах, которые проходили, например, в том же Китае в 1979 году, в других странах. Везде они проводились при сильной власти. Мы все затеяли правильно и начали заниматься экономикой. И перестройка была провозглашена для модернизации экономики. Это потом через пару лет сказали, что экономики мало, что надо менять политическую и государственную систему. Я считаю, что Горбачев просто поддался Западу, который хвалил его, говорил что он мессия, Горби, Горби... А Яковлев был серый кардинал.

Похоже, Горби до сих пор верит в то, что он мессия…

— Он считал, что спустился откуда-то через 2000 лет после Иисуса Христа, вот и решил все сделать. Я вспоминаю беседу с Тэтчер, с которой во время ее визита, вот как сейчас с вами, мы сидели один на один. Она мне говорила: «Господин Рыжков, вы делаете большую глупость!» Спрашиваю, какую? «Горбачев хочет ликвидировать атомное оружие...» Мы действительно в какой-то степени наивно думали, что накопились слишком большие запасы, и что мир может грохнуться. Она тогда сказала: «Господин Рыжков, вы напрасно это делаете. Поймите, только благодаря атомному оружию у нас нет мировой войны». И когда я задумался над ее словами, то осознал, насколько она права. Все прекрасно понимают, что никто первый кнопку не нажмет, но все знают, что такая кнопка есть. Есть чемоданчик, есть кнопка, есть ракеты (правда, их потом Ельцин перенацелил черт знает куда!).

Кстати, Тэтчер потом в своих воспоминаниях говорила, что когда в очередной раз приехал Горбачев, вытащил карту, показал ракетные точки и рассказал, как будут ракеты нацелены, они были просто в шоке! Они никогда бы не поверили и считали, что это провокация. Ведь не может глава государства раскрыть все свои карты перед другой страной!

При всем, что он натворил, я все-таки думаю, что его главная отрицательная роль в том, что он своими действиями (не в один момент, это продолжалось несколько лет) привел к тому, что процесс стал необратимым.
Русский с китайцем...

Вы жалеете, что мы не пошли по китайскому пути?

— Жалею. Спустя лет пять после отставки меня несколько раз приглашал председатель правительства Китая Ли Пэн, и в конце концов я полетел туда. Мне организовали поездку по стране, я много беседовал с ним. Хотя я был уже в отставке, а он был действующий премьер. Он говорил по-русски, потому что учился у нас в институте энергетики. Он говорил: «Николай Иванович, мы с вами встречались в 1990 году. Вы мне рассказывали о том, как смотрите на перспективы модернизации экономики. Но она же должна была идти примерно по нашему пути…» Я отвечал: «Не совсем так. У вас своя почва, у нас своя. Но по некоторым принципиальным положениям — да, экономики похожи». И премьер Китая спросил: «Так почему вы не пошли по этому пути и вильнули непонятно куда?» Так вот я и сейчас считаю, что надо было идти по пути типа китайского, и была бы совершенно другая картина.

Но сначала у вас с Горбачевым было полное взаимопонимание?

— Нет, не было. Он был недоволен, что я занимаю свою четкую позицию. У нас в отношениях не было теплоты. Но до 1987 года я его искренне поддерживал, потому что полагал, что он может многое сделать для страны.

А ведь на Политбюро были битвы. Я читал, чуть не до мата доходило…

— И до визга, и до мата. Когда по моей просьбе, даже по моему требованию на Политбюро поставили вопрос об антиалкогольной кампании. Ведь тогда мы увидели, что с алкогольными делами творится что-то невероятное! Я дважды или трижды просил Михаила Сергеевича рассмотреть на Политбюро этот вопрос, который обострился дальше некуда. С одной стороны, люди страшно недовольны — очереди, давка. С другой — Соломенцев и Лигачев наказывают моих министров из-за того, что, допустим, в этом месяце коньяка на 1% больше продали, чем в прошлом. А ведь мы теряли огромнейшие деньги. Горбачев говорил, хорошо, хорошо, разберемся, а сам ничего не делал.

А потом были бои, когда вы были против шокового отпуска цен, и после этого вы решили уйти…

— У моего ухода было две причины. Во-первых, я понимал, что побеждает программа «500 дней». То есть та точка зрения, которая предполагала шоковую терапию, те доводы. Помню, я говорил кому-то из команды младореформаторов: «Что ты творишь? Ведь погибнут же люди!» А он отвечает: «Ничего, пусть прыгают. Кто-то разобьет голову об асфальт, а кто-то и в воду попадет». Его не волновало, что страна будет разбивать голову. В начале декабря, за три недели до съезда народных депутатов, я заявил, что больше работать не буду и что после съезда ухожу в отставку. Я категорически не приемлю то, что Горбачев собирается делать. Это будет страшно для страны. Страна не готова к этому! 90-е годы все показали…

А вторая причина — это разрушение страны. Я говорил всем: «Остановитесь, нельзя, имея такие сепаратистские устремления, не давать им оценки!» Так называемая демократия и гласность и привели ко всему этому. Один на один я говорил Горбачеву: «Мы же рассыплем страну!» А он мне, мол, вот, Николай Иванович, ты всегда нагнетаешь.
Гайдар впереди

Сейчас сторонники Гайдара говорят, что он спас страну от угрозы голода, хаоса, гражданской войны...

— Тогда пришли люди, которые абсолютно не понимали и не знали страну. Гайдар работал в журнале «Коммунист», в газете «Правда». Нечаев работал в каком-то институте или в лаборатории, Чубайс, не знаю, где работал, еще Шохин, Авен... Шесть человек там было, и они не проходили никакую — ни заводскую, ни государственную, ни территориальную работу в республиках или областях! И здесь в Москве они не занимали государственных постов. То есть они были абсолютно далеки от реальной экономики. Да, они начитались книг, а американцы приезжали сюда, десятки каких-то людей ходили в джинсах и командовали, мол, делай так и так, ввели ваучеры и прочую чепуху. Эти люди, младореформаторы, не имели права всем эти заниматься. Да, Ельцину надо было кого-то набрать, да, у него и не было выхода. Но надо было звать нас (не меня персонально, а людей, которые понимали что к чему), а он не хотел. Это политика…

И мы пошли по польскому пути...

— Еще в 1987 году мы перессорились с Горбачевым — как раз по вопросу дальнейшего развития экономики. Он предлагал начиная с 1988 года делать то, что сделал Гайдар со 2 января 1992 года: отпустить цены, убрать планирование и т.д. Мы тогда очень серьезно поговорили. Я сказал: «Или вы принимаете нашу концепцию постепенного перехода, или я ухожу, не буду работать, а вы делайте, что хотите. Это же будет страшный вред для государства!» Тогда Горбачев согласился, но ведь Гайдар потом сделал это!

Сейчас ему в ВШЭ поставили памятник. Вы бы поставили Гайдару памятник?

— Ему? Нет, конечно. Он же разорил страну и людей, и что теперь? Радоваться той теории, которую он взял на вооружение и которая действовала эти 15 лет? Чего они дурака валяют, спасителя из него делают? По шесть месяцев пенсионерам не давали денег, пенсионеры в помойки залезли!.. И сегодня говорят, что он страну спас!? Да они вместе с Ельциным унизили страну, опустили, как блатные говорят.

Ваши недоброжелатели критикуют вас за то, что вы сделали лазейку для кооперативов и частной собственности в 1988 году. Вы сейчас об этом не жалеете?

— Я прекрасно все помню и сейчас считаю, что это надо было сделать. Другой разговор, что изначально закладывалась одна идея, а потом появился съезд народных депутатов и новый Верховный совет, появились совершенно другие люди и повели в другую сторону. Прежде чем принимать такое решение, мы же не просто с чистого листа начинали. У нас богатая мощная страна, мощная экономика. Я ее всегда представлял как такие валуны-пирамиды — это металлургия, это машиностроение, это военно-промышленный комплекс, это химия… А вот между ними — пустоты, и их-то должны были заполнить товары народного потребления, то, что надо народу. Народ в войну, после войны скрепя сердце с бытовыми лишениями мирился. Но наступил момент, когда надо было жить по-другому. Я считал, что при помощи кооперации мы сможем заполнить эти ниши, а вот тяжелая промышленность никогда не сможет этого сделать. Это было нашей задачей, и мы именно под нее проводили закон. Но в 1989—1990 годах крикуны кооперацию распространили и дали возможность создавать кооперативы прямо на заводах. Тут продукцию делает завод, государство, а там — кооператив, и получался полный дисбаланс. А финансовая сторона этого вопроса? Нет, идея-то была правильная. Конечно, можно критиковать и спрашивать, зачем мы переходили на рыночные отношения? Но мы всегда говорили, что нужно государственное регулирование! Мы прекрасно понимали, изучали французский и английский опыт, и там везде примерно 50% — это государственные предприятия. И мы считали, что должно быть примерно столько же. Военно-промышленный комплекс, тяжелая промышленность должны остаться в руках государства. Все остальное можно было отдавать акционерным обществам, частым компаниям и пр. Оттого что, допустим, мастерская по ремонту обуви будет частной, страна придет в критическое состояние? Нет, ничего не случится. Это нормальное явление.

Помните, Собчак назвал вас плачущим большевиком?

— Неужели вы верите, что генеральный директор «Уралмаша», у которого было 52 тысячи работников (из них на головном заводе 43 тысячи и 9 тысяч на филиалах), при котором был соцгород с населением 200 тысяч человек, где были школы, больницы, транспорт, 50 заводских столовых... Неужели вы думаете, что на таком заводе может работать «тряпка»? Боже упаси, это же просто недопустимо! Да, может быть, я не самодур. Я был очень требователен и к себе, и к людям, но был и доброжелательным, когда надо.

Так вот, если Собчак увидел, как после землетрясения в Спитаке, куда я приехал, женщина в черном обняла меня где-то в горах, а у меня навернулись слезы, — это что, моральное преступление? Ну и сам-то он кто после этого?
Запад потирает руки

Вы уральца Ельцина знали давно. С течением времени ваше отношение к нему менялось?

— Он всегда был один и тот же. Только потом стал больше пить. Понимаете, этот человек был очень сильным в разрушении. И не только в Москве, не только в столичной партийной организации, когда он тут бесчинствовал, и люди прыгали с этажей. Везде, где бы он ни работал, он все разрушал. Хотя по образованию он строитель, и, казалось, должен быть созидателем. Но как раз в созидании он был абсолютно слабым, не понимал механизмов действия. Вот так и со страной: у меня такое ощущение, что ему упала эта власть, и он не знал, что с ней делать. Метался туда-сюда, нашел этого Гайдара...

Их два человека — он и Горбачев. И одному, и другому была противопоказана большая власть. Эта была наша ошибка, и моя в том числе. Я ведь тоже Горбачева поддерживал, когда он приходил к власти в 1985 году. И другие поддерживали, а его нельзя было ставить, потому что он для этого просто не приспособлен! Вот если бы в стране была должность проповедника, то он бы прекрасно справился! Он бы часами говорил, говорил… А управлять, планомерно и взвешено вести страну... Он очень импульсивный, неорганизованный. И Ельцину тоже противопоказана большая власть, правда, по другим причинам: он разрушитель.

Возможна ли в каком-либо виде реинтеграция? Ну ладно, прибалты, с ними все ясно, хотя за бензином к нам ездят. Но другие республики — Казахстан, Украина, Белоруссия… Мы ж соседи.

— С прибалтами, я думаю, действительно бесполезно. Это такой народ — всегда будут у кого-то под крылом. Были у нас под крылом, сосали нас, сколько могли, в лаптях ходили, а потом стали нормальными. Сегодня у них американцы и Запад, то есть они всегда были у кого-то в пристяжке, и нам бесполезно с ними дальше вести разговоры. А вот все остальные... Мое личное мнение, что воссоздать Советский Союз в той форме, в которой он был, сегодня нереально, даже если б я очень этого хотел. Это будет война между республиками. Конечно, надо что-то делать, и так оставлять нельзя. Надо создать что-то близкое к Европейскому союзу. Каждая страна там вроде самостоятельная — те же Франция, Бельгия, Германия, но есть общие принципы, по которым они живут. Например, 40 с лишним лет, как они создали единую организацию по углю и стали. Теперь, шаг за шагом, они дошли до единой валюты. Они не сидят на месте, у них есть парламент, принимаются какие-то решения. Да, это занудное дело, нужно согласие всех членов... Но при самостоятельных государствах они проводят единую политику.

Мы же разбежались в разные стороны, и никто у нас не пробует проводить единой политики. В СНГ, которому скоро будет 18 лет, у нас есть только какие-то общие принципы, и все. Кравчук и все остальные, создавая СНГ, по сути дела, создали клуб для бракоразводов. Они страшно боялись какой-то наднациональной структуры. Того, что есть в Европе — парламента, исполнительной власти. Они страшно боялись: мол, вы нас ущемите, подавите и т.п. Я не говорю, что надо один к одному повторять путь Европы. Но с учетом специфики надо бы нечто подобное сделать. Но есть одно «но». Там Турция в одну сторону тянет, Германия — в другую. И нас растаскивают эти республики, поэтому они не видят необходимости группироваться. Есть грубая, но правильная поговорка: «Пока жареный петух не клюнет в одно место, ничего не будет». Если этот петушок по какому-нибудь поводу клюнет, то все придут и скажут: «Давайте жить вместе. Отдельно невозможно». Но что это будет за петух, когда он клюнет, неизвестно.

А Запад потирает руки: как хорошо, у России конфликт с Грузией! Что нам сейчас осталось — только нефтяная труба?

— К сожалению, да, газ, труба. Мы об этом давно говорили, когда появились большие деньги за счет дико взлетевших цен. Надо, конечно, было вкладывать в перерабатывающую промышленность, в реальный сектор экономики. Понимаю, эти деньги спасли страну от кризиса. Но я не думаю, что их специально берегли для этого. Кто думал, что он разразится? Кстати, ученые знали, давно предупреждали… Надо было эти деньги не держать на Западе в Америке под 2%, а вкладывать здесь! Надо дороги строить, давать льготные кредиты для заводов, на модернизацию, чтобы меняли оборудование… Я с содроганием думаю, зачем нам вступать в ВТО, и что будет, когда мы туда вступим? Это будет что-то невероятное для нас! Это кончится тем, что у нас налево и направо будут закрываться предприятия. Текстильная промышленность не выдержит, легкая промышленность тоже и т.д. Да, действительно надо модернизировать. Но не в целом страну, а конкретно.

Долго ли еще протянет советское оборудование?

— Давайте займемся арифметикой. Сегодня у нас 70% устаревшего оборудования. Вот и считайте. Мы еще продержимся несколько лет. Оно уже сегодня не годится. Для внутреннего потребления мы еще что-то делаем. Но конкурировать на серьезном мировом уровне мы уже не в состоянии..

ДОСЬЕ
Николай Иванович Рыжков. Родился 28.09.1929 года на Украине, в селе Дылеевка Донецкой области, в семье рабочего. Окончил Краматорский машиностроительный техникум и Уральский политехнический институт. С 1950 года работал на Уральском машиностроительном заводе им. Серго Орджоникидзе (ныне ПО «Уралмаш») в должности мастера, затем начальника пролта, начальника цеха, главного технолога по сварке, главного инженера, генерального директора. С 1975 года — первый заместитель министра тяжелого и транспортного машиностроения СССР. В 1985—1990 годах — член Политбюро ЦК КПСС, председатель Совмина СССР. В 1991 году баллотировался на должность президента РСФСР и набрал более 15% голосов, заняв второе место после Ельцина. С 2003 года — представитель администрации Белгородской области в Совете Федерации Федерального собрания РФ. Женат, есть дочь, а также внук и внучка.