Загадки Лигачёва

Валерий Легостаев
Загадки Лигачёва
(К 80-летию со дня рождения)
«Завтра», №52, 26.12.2000

"Мы не тот народ, которым можно управлять
при помощи газет. Нам нужен вождь".

(Из разговора)

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУДЬБА Егора Кузьмича Лигачёва может быть с одинаковым успехом названа как трагической, так и счастливой. Она трагична, поскольку всё, чему он отдал свою жизнь как политик, разрушено ныне до основания. Коммунистическая партия, одним из двух высших руководителей которой он во второй половине 80-х являлся, утратила власть в СССР, отброшена на обочину исторического процесса. Советское государство уничтожено. Советские рабочие и крестьяне, трудовая интеллигенция, которым Лигачёв, как и другие партийные лидеры, неоднократно сулил лучшую жизнь, оказались, в конечном счёте, обманутыми, возвращены, в казалось бы, забытый за годы советской власти навсегда мир капиталистической эксплуатации. Для человека, положившего жизнь на то, чтобы не допустить ничего подобного, зрелище свершившейся социальной катастрофы является, конечно же, ничем иным, как трагическим итогом его личной политической биографии.


Но по другим меркам можно, как мне кажется, назвать политическую судьбу Лигачёва и счастливой. Пройдя за многие десятилетия в политике очень непростой путь, испытав на этом пути взлёты и падения, радость больших побед и горечь тяжелых поражений, вдоволь испив из чаши несправедливых публичных обвинений, отведав по полной программе заказной газетной травли, всевозможных подлостей со стороны людей, продвижению которых к власти он решающим образом содействовал, Лигачёв, тем не менее, внутренне не надломился, не изменил самому себе, не открестился от коммунистической веры, не стал перебежчиком и предателем, и вместе с тем не превратился в желчного, обиженного на весь божий свет старичка-неудачника, брюзгливо комментирующего в уединении один на один с телевизором новые порядки и новую жизнь. Продемонстрировав невероятное по нашим временам политическое долголетие, Лигачёв, при всём при этом, ничем не запятнал себя в глазах народа, сохранил и даже укрепил уважение к себе со стороны людей разных профессий, социальных групп, а зачастую — и разных политических пристрастий. На мой взгляд, по этим основаниям политическую судьбу Лигачёва вполне можно назвать счастливой.

Как-то года два назад, тогда он ещё не был депутатом Государственной думы, у меня был случай коснуться в разговоре с Лигачёвым его собственной оценки прожитых в большой политике лет. На мой вопрос он ответил: "Я могу свободно ходить, где хочу. Спокойно езжу общественным транспортом. Мне нечего бояться. На улице многие меня узнают, заговаривают. Но никто никогда не сказал ни в глаза, ни вслед плохого слова. Мне этой награды за прожитую жизнь вполне хватает". И после паузы добавил: "А вот пусть "они" попробуют выйти к народу без охраны…".

Под "они", как ни трудно было догадаться, подразумевались сугубые политические неприятели Лигачёва: его бывшие коллеги по высшим сферам КПСС Горбачёв и Ельцин.

Моё собственное отношение к личности Лигачёва обусловлено в основном опытом работы под его руководством в аппарате ЦК партии с 1983 по 1990 годы, в том числе ряд лет в качестве его как члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС помощника. Благодарен судьбе за то, что она свела меня на партийной стезе именно с этим незаурядным человеком. И сейчас, по прошествии многих лет, считаю его наиболее самобытным, содержательным, нравственно цельным партийным и государственным деятелем из всех, с кем близко знакомила жизнь в стенах партийного штаба на Старой Площади.

Тем не менее, видимо, не все из того, что намереваюсь ниже сказать о Лигачеве, придется ему самому по душе. Но ведь в прошлом, выступая на юбилейных мероприятиях, Егор Кузьмич и сам неизменно подчеркивал, что юбилей это не только повод для хвалебных речей и наград, но и время взыскательного анализа пройденного пути, время извлечения уроков и постановки задач на перспективу.

БУДУЩИЙ ЧЛЕН ПОЛИТБЮРО, секретарь ЦК КПСС, а в последующем и уважаемый депутат буржуазной Государственной думы РФ Егор Кузьмич Лигачев, родился под знаком Стрельца 29 ноября 1920 года в деревне Дубинкино, Чулымского района Новосибирской области. Относительно места рождения Лигачева энциклопедические источники информируют скупо: "Чулым, г. (с 1947), райцентр в Новосиб. обл., на реке Чулым. Ж.-д. ст." Всё. О деревне Дубинкино ни полслова.

О родителях Лигачева мне, по сути, ничего неизвестно. Однако когда во второй половине 80-х его имя привлекло к себе внимание западной публики, в зарубежных газетах появилась информация, будто происходит он из семьи сибирских староверов. Позже, как водится, тему подхватили российские кудесники слова. Сам Лигачев газетные пересуды о своей родовой принадлежности к наиболее древней христианской традиции русского народа, на моей памяти, никогда не комментировал.

Поскольку Егору Кузьмичу повезло родиться при советской власти, он смог поступить из деревни Дубинкино в Московский авиационный институт им.С.Орджоникидзе, который закончил в 1943 году. После института недолго работал на инженерных должностях на Новосибирском авиационном заводе. В 1944 году вступил в ВКП(б) и стал быстро продвигаться по ступеням комсомольской карьеры. В эту комсомольскую пору, проявив определенное гражданское мужество, женился на дочери бывшего начальника штаба Западно-Сибирского ВО генерал-лейтенанта Зиновьева, репрессированного в 1937 году по политическим мотивам. Этот факт семейной истории наложил отпечаток на отношение Лигачева к личности Сталина, которое проявлялось в нем в иные моменты как сдержанное, чаще — как однозначно критическое.

Вместе дочь расстрелянного начштаба Зинаида Ивановна и Егор Кузьмич прожили в любви и согласии долгую, трудную, но, насколько мне известно, в общем-то, благополучную, до переезда в 1983 году в Москву, жизнь. Зинаида Ивановна скончалась в Москве в июне 1997 года на руках Егора Кузьмича после затяжной мучительной болезни. О своей жизни отозвалась незадолго до смерти словами: "Мне выпала судьба быть дочерью врага народа и женой врага перестройки". Похоронили её не в духе нынешнего времени: без церковных условностей, по советским гражданским канонам.

КАК ЧЕЛОВЕК ПАРТИИ Лигачев по своему характеру не расположен к аппаратной работе. Поэтому всякий раз, оказавшись по воле судеб на аппаратной службе, он принимался искать малейшую возможность, чтобы уйти, пусть и с понижением, но на самостоятельную стезю, от бумаг — к живым людям, живому делу. В 50-е годы с в общем-то благополучной аппаратной должности заместителя председателя Новосибирского облисполкома ушел первым секретарем Советского райкома КПСС. Это стало одним из поворотных событий в его судьбе. На территории района быстрыми темпами создавался знаменитый на всю страну, а позже и на весь мир, новосибирский Академгородок. В совместных заботах Лигачев сблизился с лидерами советской науки, легендарными отцами-основателями Сибирского отделения АН СССР академиками Лаврентьевым, Христиановичем, Марчуком, Соболевым, Будкером, Александровым, другими выдающимися советскими учеными, у которых, как сам позже вспоминал, "многому, очень многому научился". Поскольку создание СО АН СССР велось при активном содействии со стороны ЦК КПСС и правительства, Лигачев в роли секретаря Советского райкома впервые оказался в поле зрения людей из высших московских инстанций. За этим последовало промежуточное повышение в секретари по идеологии Новосибирского обкома партии, и в 1961 году — приглашение в Москву на должность заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды Бюро ЦК КПСС по РСФСР (было у нас такое во времена Хрущева).

Осенью 1965 года, в очередной раз наскучив аппаратной службой, пусть даже и в столице, Лигачев обратился к новому лидеру партии Брежневу с просьбой "направить на партийную работу куда-нибудь подальше от Москвы, желательно в Сибирь". Брежнев, славившийся своим даром разбираться в людях ("умел использовать людей, как книги", — сказал о нем его многомудрый помощник Александров-Агентов), верно оценил незаурядные способности и бескорыстную амбициозность 45-летнего ходатая, предложив ему в качестве полигона для самостоятельной деятельности забытую Богом и людьми в стороне от главных сибирских дорог Томскую область. Лигачев отказываться не стал, хотя "особой радости не ощутил". Много лет спустя, уже после ХХVIII съезда КПСС, на котором Горбачеву наконец-то удалось лишить его всех партийных постов и вывести из состава ЦК, Лигачев, окидывая мысленным взором пепелище своей партийной карьеры, смог по достоинству оценить годы работы с подачи Брежнева в Томске: "Теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни".

Годы работы в Томске, а их было 17, дали Лигачеву возможность показать, на что он способен, когда действует самостоятельно, на свой страх и риск. При нем область как бы заново родилась для страны. Резко возрос её экономический потенциал. Были разведаны месторождения нефти и начата их промышленная эксплуатация. Впервые за предыдущие годы область стала обеспечивать себя продукцией сельского хозяйства. Используя свои связи в академической среде, наработанные в пору секретарства в Советском райкоме, Лигачев добился учреждения в Томске филиалов СО АН СССР и АМН СССР, а также открытия ряда высших учебных заведений, превратив тем самым Томск в значимый научный и вузовский центр Сибири.

В эпоху Лигачева в Томск стали наведываться высокие руководители союзного уровня, раньше не баловавшие область своим вниманием. Побывали Косыгин и Дымшиц, зачастили союзные министры, особенно нефтяники: Кортунов, Мальцев, Шашин… Как первому секретарю обкома Лигачеву удалось с выгодой для области наладить контакт с человеком-легендой советского оборонного генералитета — Ефимом Павловичем Славским, трижды Героем Социалистического Труда, прошедшим за свою долгую жизнь головокружительный путь от батрака у помещика, затем бойца Первой конной армии РККА до министра среднего машиностроения СССР. Посвященные знают, чем был в Союзе Минсредмаш.

Уже в ту пору, опираясь на поддержку областной парторганизации, Лигачев пытался "в отдельно взятой области" бороться против распространенного порока пьянства на производстве и в быту, устраивая в этих целях как всевозможные оздоровительные мероприятия, вроде популярного в городе "дня лыжника", так и административные наезды на розничную торговлю алкоголем. В один из своих приездов в Томск президент АН СССР академик Александров вечером, за суровым безалкогольным ужином в обществе первого секретаря обкома, после долгой недовольной паузы ворчливо сказал сопровождавшему его человеку: "Пойди принеси из моего багажа бутылку водки. От Лигачева, все знают, не дождешься". "Пришлось угостить", — улыбнулся, вспомнив об этом эпизоде, Лигачев.

Не буду дальше утомлять читателя перечислением успехов Лигачева на посту первого секретаря Томского обкома КПСС. И без меня достаточно красноречиво говорит о них тот факт, что спустя почти два десятилетия после того как он покинул этот пост, новое поколение томичей избрало его в принципиально новых политических условиях своим депутатом в Государственную думу. По-моему, это событие, действительно сенсационное, делает честь не только Егору Кузьмичу, но и самим жителям Томской области. Многие годы все средства пропаганды промывали им мозги в духе отторжения личности бывшего первого секретаря. В ходе избирательной кампании против Лигачева был задействован немалый административный и финансовый ресурс буржуазной власти. И тем не менее, томичи не поддались давлению, сделали выбор в пользу человека, который не на словах, а на деле всегда верой и правдой служил их интересам. Этот факт свидетельствует, что возможности информационного манипулирования сознанием людей в политических целях отнюдь не беспредельны. Что радует.

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ВАЖНУЮ РОЛЬ сыграл в жизни Лигачева Генеральный секретарь ЦК Андропов. Именно по его воле весной 1983 года Лигачев вновь оказался в Москве. Как оказался? На этот вроде бы простой вопрос нет на самом деле однозначного ответа. Даже у самого Егора Кузьмича. В своей книге "Загадка Горбачева", изданной в 1992 г. в Новосибирске, он рассказывает, будто бы в апреле 1983 года не кто иной, как Горбачев "не только предложил мою кандидатуру Андропову, но и активно способствовал моему переводу в Москву". Думает он так со слов самого Горбачева, который в своем двухтомном рекламном буклете "Жизнь и реформы" не оставляет места сомнениям: да, это он внушил Андропову мысль пригласить Лигачева в Москву.

В основе этой версии лежит байка, запущенная когда-то в оборот самим Горбачевым, о его якобы особых отношениях с Генеральным секретарем Андроповым. Когда читаешь "Жизнь и реформы", диву даешься, как часто в течение суток нуждался Юрий Владимирович в "советах от Михаила" по всему кругу вопросов внутренней и внешней политики. Но в реальной жизни ничего подобного, конечно, не было.

На самом деле, Андропов публично обозначил свой интерес к личности Лигачева задолго до апреля, от которого ведет хронику событий Егор Кузьмич. Произошло это 18 января 1983 года. В этот день Андропов, уже в роли генсека, произнес на заседании Секретариата ЦК программную речь с резкой критикой работы партийных комитетов страны. Он упрекал их в медлительности, нерасторопности, тяге к проведению многочисленных бесполезных заседаний. Но есть, разумеется, и положительные примеры, говорил Андропов. Один из них — деятельность Томского обкома КПСС, где первым секретарем товарищ Лигачев. После этого выступления в КПСС стартовала общепартийная кампания "по совершенствованию стиля работы", в которой Томский обком служил как бы эталоном. С похвальной статьей о передовом обкоме выступили "Известия".

Возможность перевода Лигачева в ЦК обсуждалась Андроповым в предварительном порядке с другими членами Политбюро. Тогда же, в январе, у него состоялась встреча с первым секретарем Ленинградского обкома 60-летним Григорием Романовым на предмет и его перехода в Москву. В конце разговора генсек поинтересовался мнением Романова о Лигачеве как о возможном кандидате на должность заведующего отделом Организационно-партийной работы ЦК. Романов высказался против этой идеи, аргументируя свою позицию тем, что для работы с кадрами нужно быть спокойным, "иметь холодный затылок". А Лигачев, как он считает, слишком самоуверен, тороплив, наломает дров. Андропов выслушал его без возражений, но своего мнения не изменил. Этот факт известен мне со слов самого Григория Васильевича. "Я недооценил Лигачева", — сказал он, имея в виду и свою собственную неудачу в борьбе за должность генсека после кончины Черненко.

Словом, выдвижение Лигачева на один из ключевых постов в аппарате ЦК КПСС не было для Андропова решением случайным, подсказанным со стороны. Да оно и не могло быть таковым, если учесть, что Андропов на протяжении многих лет с завидными упорством прокладывал себе путь к высшей партийной и государственной власти в СССР. Естественно, что при этом тщательно отслеживался состав руководителей областных парторганизаций. Тем не менее в моем собственном восприятии интерес, проявленный Андроповым к фигуре секретаря далекого от Москвы обкома, заключает в себе элемент загадочности. Прежде всего потому, что и сам Юрий Владимирович был личностью в составе высшего руководства СССР во многом загадочной. Может быть, даже таинственной.

Люди, хорошо знавшие Андропова, высказывают о нем противоположные мнения. Бывший первый заместитель председателя КГБ СССР генерал-полковник Грушко вспоминает об Андропове как о человеке неподкупном и аскетичном, бескорыстном и принципиальном, лучшем из всех руководителей, при которых ему довелось работать за 34 года службы в органах. Бывший член Политбюро Воротников также отзывается об Андропове в самых восторженных выражениях, утверждает, будто бы он обладал "магнетическим влиянием". Зато в глазах первого секретаря МГК партии Гришина Андропова отличали "замкнутость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям". Горбачев, будучи уже у власти, в минуты ревнивого раздражения, вызванного устойчивой популярностью имени Андропова в народе, объяснял эту популярность тем, что Андропов "полукровок, а они своих в обиду не дают". Но, пожалуй, самое примечательное высказывание о единственном за все годы руководителе КГБ, сумевшем пробиться, пусть ненадолго, к должности Генерального секретаря ЦК КПСС, принадлежит бывшему начальнику Четвертого главка при Минздраве СССР Чазову. На протяжении почти двух десятилетий его связывали с Андроповым доверительные отношения, и после этой многолетней дружбы Чазов признался: "…Он и сейчас представляет для меня загадку. Загадку, может быть, даже большую, чем двадцать лет назад, когда я ему во многом слепо доверял".

Еще более интригующей стала загадка после госпереворота в СССР, когда победившая криминальная буржуазия, выдернув с корнем из земли памятник Дзержинскому, одновременно укрепила на бывшем здании КГБ СССР мемориальную доску в память об Андропове, то есть о человеке, чье имя на протяжении полутора десятилетий символизировало карающий меч диктатуры пролетариата. Между тем, если даже подойти к оценке личности Андропова как председателя КГБ с позиций узко профессиональных, то есть надпартийных, то и в этом случае остаются не очень ясными мотивы особого почтения к нему со стороны политической охранки буржуазного государства. Очевидно, например, что некоторые важные решения, принимавшиеся Андроповым в интересах защиты социалистического строя, оказались в профессиональном отношении несостоятельными, поскольку приводили на практике к результатам, обратным тем, ради достижения которых затевались. Вот, например, при Андропове вошло в моду высылать из страны так называемых диссидентов, то есть людей, сочинявших антисоветские истории и в сути своей для государственных устоев безобидных. Однако, оказавшись за границей, они моментально рекрутировались антисоветскими пропагандистскими центрами и принимались в поте лица своего трудиться против СССР уже с использованием всей технической мощи их новых работодателей. Ну разве это профессионально?

Или, скажем, в интересах укрепления все той же социалистической законности Андропов провел через Политбюро решение, в соответствии с которым упразднялась проверка по спецканалам КГБ лиц, поступающих на работу в партийные органы. Законность окрепла, но зато в политические структуры стали проникать всевозможные прохиндеи, карьеристы и коррупционеры, люди с темными пятнами в биографии. Со временем даже на уровне Политбюро начала почти в открытую действовать агентура влияния стратегических противников СССР. Опять же, разве это профессионально?

ВОТ КАКОМУ НЕОБЫЧНОМУ загадочному политическому деятелю обязан Лигачев своим одномоментным перемещением весной 1983 года из трудных, но ясных и потому счастливых будней томской жизни в тяжелую полууголовную атмосферу московской подковерной схватки за власть. Оказавшись в Москве, он в полной мере испытал на себе "магнетическое влияние" Юрия Владимировича, превратившись в его самого верного и энергичного сторонника. Особенно в том, что касалось стратегии реформирования советского общества: сначала навести порядок в том, чем уже располагаем, и лишь затем эволюционно двигаться по пути реформ, ни в коем случае не допуская при этом снижения жизненного уровня народа. Лигачев оставался твердым приверженцем этой стратегии вплоть до его изгнания из состава ЦК на ХХVIII съезде партии.

Но вместе с тем бросается в глаза, что именно со времен Андропова стали приключаться с Лигачевым истории, когда, вкладывая весь свой незаурядный организационный талант и все свои жизненные силы в осуществление какого-либо особо важного политического решения, он на выходе получал результат, обратный тому, на который рассчитывали на входе. Наиболее красноречивыми или, может быть, лучше сказать вопиющими примерами таких историй могло бы послужить проталкивание на высшие должности в КПСС будущих махровых предателей Горбачева и Ельцина. В обоих случаях Лигачев сыграл решающую роль, движимый при этом, разумеется, искренней заботой о продолжении линии Андропова, об укреплении партии и о благе народа.

Будучи человеком в нравственном отношении весьма щепетильным, Лигачев только однажды, на партийной конференции в июле 1988 года, позволил себе полунамеком напомнить Горбачеву, кто привел его к должности генсека. Это был его ответ на пропагандистскую кампанию, которая тогда уже велась против него под флагом критики Нины Андреевой. Выступая на конференции, Лигачев, имея в виду обстоятельства избрания Горбачева генсеком, сказал, что в марте 1985-го: "…были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения". Это его заявление вызвало негодование в окружении Горбачева. На каком-то очередном форуме, кажется, это был Съезд народных депутатов, "грузинский Лис" Шеварднадзе высказался с трибуны в том смысле, что вот дескать некоторые намекают, но на самом-то деле избрание Михаила Сергеевича явилось ни чем иным, как предопределенной свыше божественной материализацией единой воли всего многонационального советского народа. Если не буквально, то что-то в этом духе. Что удивительно, даже бывший горбачевский премьер Рыжков, казалось бы, находившийся в марте рядом с эпицентром событий, и тот сейчас в своих сочинениях опровергает Лигачева: "Абсолютно убежден: никаких других решений и быть не могло". По-моему, это утверждение показывает лишь одно: сколь мало был посвящен Николай Иванович, в ту пору Секретарь ЦК, в реальную механику борьбы за власть, и сколь мало труда он прилагает сегодня, чтобы серьезно разобраться в событиях, о которых выносит для будущих поколений свои категорические суждения.

На самом деле, в начале 1985 года Лигачев буквально спас будущего перестройщика от, казалось бы, неминуемого краха, ибо политические обстоятельства Горбачева были тогда отвратительны, как никогда. В глазах основной массы населения страны он все еще оставался малоизвестным политбюровским сельхозником. Вдобавок накануне, в декабре, сопровождался скандальными деталями его визит в Лондон во главе парламентской делегации СССР, организованный для него, не без задней мысли, Громыко. Видавших виды англичан удивила не столько способность Горбачева говорить как угодно долго на любую тему, сколько его сноровка в решении сугубо житейских вопросов. Едва ступив на берега Темзы, высокопоставленный советский коммунист заказал для себя несколько костюмов у "Дживса и Хоуке", консервативных и знаменитых портных, которые шьют военную форму нескольким поколениям членов английской королевской семьи. Блеснула и супруга предприимчивого коммуниста Раиса Максимовна. Она оказалась обладательницей "золотой" кредитной карточки "Америкэн экспресс" и походя приобрела себе пару алмазных сережек за 1780 долларов. "И это при номинальной зарплате мужа в 800 советских рублей!" — жужжала растревоженная и обескураженная бульварная пресса.

В самый разгар почти новорусского шопинга четы Горбачевых из Москвы поступило ужасное известие: там скончался маршал Устинов, министр обороны СССР, единственный покровитель и защитник Горбачева в составе Политбюро. Устинов ценил Горбачева за его никчемность, охотно использовал в качестве "лежачего полицейского" на пути своего соперника в сфере руководства оборонным комплексом Романова. С кончиной Устинова в Политбюро не осталось ни одного (!) человека, на чью поддержку мог бы рассчитывать Горбачев. Прервав визит, он поспешил в Москву. Но там его уже демонстративно не жаловали. Хотя он все еще оставался в ненадежном положении "как бы второго Секретаря ЦК", угасавший генсек Черненко не желал с ним встречаться. Председатель Совмина СССР Тихонов, никогда не скрывавший своей антипатии к Горбачеву, не колеблясь, публично втыкал на заседаниях Политбюро будущему общечеловеку фразы вроде следующей: "Не пытайтесь работать по проблемам, в которых некомпетентны". Романов получил прямой выход на коллегию Минобороны СССР. Привожу здесь все эти подробности давно минувших дней, чтобы показать, из какой глубокой дыры извлек тогда на самом деле Лигачев Горбачева. Проявляя недюжинные таланты политика и организатора, он стопроцентно использовал для популяризации имени Горбачева в среде партийного актива малейший шанс, который предоставляло ему положение Секретаря ЦК по организационно-партийной работе. Одна операция, свидетелем которой мне довелось быть, заслуживает того, чтобы о ней в год юбилея вспомнить отдельно.

Зима 1985 года выдалась крайне холодной, снежной. На железных дорогах Сибири в снежных заносах застревали, сковывались морозами эшелоны с топливом для электростанций. В этих экстремальных условиях Предсовмина Тихонов, высоко ценивший организаторский дар и невероятную работоспособность Лигачева, обратился в ЦК с просьбой "подключить Лигачева" в помощь правительству для расшивки кризисной ситуации на железнодорожном транспорте. Взявшись за дело, Лигачев в качестве одной из форм мобилизационного руководства избрал проведение дважды в неделю на технической базе МПС всесоюзных селекторных совещаний. В назначенный час по всей стране у аппаратов селекторной связи собирались руководители отделений железных дорог, секретари партийных комитетов, вплоть до уровня республиканского ЦК, руководители органов исполнительной власти, при необходимости — посланцы от воинских частей и обязательно местные журналисты.

Представительная аудитория собиралась и в МПС: первый зам. предсовмина, член Политбюро Алиев; кандидат в члены Политбюро, Секретарь ЦК Долгих; просто Секретарь ЦК Лигачев; министр Конарев, его заместители и руководители аппарата МПС; руководители отраслевых НИИ; журналисты центральной печати. Хотя формально Лигачев не был здесь первым лицом, тем не менее заглавная роль принадлежала ему. Обращаясь по селекторной связи к своим слушателям, а это был, по существу, весь руководящий слой страны, он подчеркивал для начала, что данное совещание проводится по поручению Генерального секретаря Черненко. Все, конечно, понимали, что это не более, чем протокольная фраза. Но затем по ходу своего напористого выступления Лигачев, говоря о конкретных вещах, связанных с нормализацией обстановки на железных дорогах, непременно находил повод упомянуть при этом раз или два фамилию Горбачева, давая понять, что в нынешних трудных условиях именно этот молодой член Политбюро уверенно держит в своих руках рычаги управления. Разумеется, это был чистой воды обман, ничего Горбачев в своих руках не держал. В этом смысле Лигачев, что ни говори, взял тогда себе грех на душу. Но как пропагандистский ход его акция оказалась в высшей степени эффективной. В общественном мнении, измученном политической нестабильностью и оскорбленном чередой похорон престарелых партийных лидеров, имя вчера еще малоизвестного Горбачева обрело популярность, стало символом надежд на перемены к лучшему. Тонко и вовремя уловив этот симптоматичный сдвиг в настроении людей, Громыко, единственный из членов Политбюро, предложил свои услуги Горбачеву.

Блистательной в техническом отношении назвал бы я организацию Лигачевым заключительного этапа операции по избранию Горбачева Генеральным секретарем. Генсек Черненко умер в воскресенье 10 марта в 19.20, а уже на следующий день в 17.00 собрался Пленум ЦК, готовый голосовать за Горбачева. Оперативность, беспримерная за всю историю партии. И, может быть, столь же циничная. События развивались столь стремительно, что большинству членов Политбюро, еще вчера и не помышлявших о выдвижении Горбачева, не было оставлено ни малейшего шанса согласовать и консолидировать свои позиции. Загадка или ирония судьбы заключается в том, что окончательные результаты этого великолепного по исполнению блицкрига оказались совсем не теми, на которые рассчитывал Лигачев как его выдающийся главный стратег.

СЛЕДУЕТ СКАЗАТЬ, что во всех своих действиях, руководствуясь в первую очередь высшими интересами партии и государства, Лигачев вместе с тем никогда не упускал из виду и свой собственный политический интерес. Глубоко ошибаются люди, принимающие его за простака, таскающего из огня каштаны для других. В той же ситуации с избранием Горбачева Лигачев, вне всяких сомнений, был не абсолютно бескорыстен: ни при каком ином развитии событий он не смог бы обеспечить себе столь стремительный карьерный рост, какой принесла ему мартовская победа Горбачева. И все-таки принципы были для него, в конечном счете, всегда самым главным. По этой причине, по моим наблюдениям, уже в 1986 году начались и далее быстро углублялись его расхождения с Горбачевым, которого чрезвычайно беспокоили высокая деловая активность и возрастающий авторитет Лигачева как в СССР, так и за границей. Против него была развернута небывалая пропагандистская кампания, организаторы которой, однако, недооценили силу воли и политическое искусство их цели. Помню, в кулуарах ХХVIII съезда ко мне подошел Александр Яковлев, главный дирижер газетной травли Лигачева, со словами: "А твой шеф не прост. Совсем не прост. Очень не прост". Это было, пожалуй, наиболее объективное и ценное признание политических талантов Лигачева из всех, которые мне доводилось в разных обстоятельствах слышать.

В этом свете загадочным представляется мне в личности Лигачева то, что, прожив в условиях беспрестанных партийных боев долгую жизнь, он, тем не менее, не создал свою команду, остался одиноким ратником на усеянном мертвыми костями бранном поле российской политики. Против него вели огонь на поражение Ельцин и Горбачев. Но вместе с тем его атаковала их антипод, Касандра перестройки Сажи Умалатова. Не упускает случая пульнуть критическим сарказмом лидер РКРП Тюлькин. В последнее время, к большому сожалению, резко разошлись его пути с Олегом Шениным, единственным из последнего состава Политбюро не запятнавшим свое имя позо-ром измены. Все это можно было бы объяснить неуступчивостью Лигачева в принципиальных вопросах. Но это будет не вся правда.

Есть в личности Лигачева нечто, что не позволяет ему совершать рискованные поступки, поставить на карту в решающий момент политической схватки все, чем он располагает, переступить черту, за которой талантливый политический деятель перерождается в подлинного лидера, авантюриста или покойника. За все годы перестроечных конвульсий он ни разу не выступил открыто против Горбачева, предпочитая посылать ему записки с пророчествами о катастрофе и жалобами на самого Горбачева. В 90-м на Лигачева оказывали давление разные силы, добиваясь, чтобы он публично взял на себя роль лидера антигорбачевский оппозиции, обещали свою поддержку военные. Он не решился на этот шаг. Его любимая пословица: "Прежде чем войти, подумай, как выйти". Это мудрое правило, руководствуясь которым можно достичь больших высот в политике, но никогда не стать лидером терпящего бедствие народа. Людские массы не верят и никогда не верили ар-гументам, их убеждает только жертва или готовность к ней. Иисус Христос мог бы еще долгие годы произносить правильные проповеди, но, не взойдя на крест, ему не удалось бы стать Богом, чьим именем вдохновляются народы и кормятся миллионы церковных чиновников во всем мире.

В роковые минуты на политической вершине СССР не нашлось никого, кто согласился бы пойти на крест ради спасения страны. Побросав маршальские жезлы, они стали хлопотать о персональных пенсиях и сохранении за ними государственных дач. В наименьшей степени этот упрек относится, бесспорно, к Лигачеву. Он сделал тогда действительно все, что мог. Не его вина, что от природы он мог не все.

Его упрекают, что он не возглавил сопротивление. Но не его вина, что мы не тот народ, которым можно управлять при помощи газет.