А
пока задержимся на секундочку и проникнемся ощущением совершеннейшего абсурда:
опытный, толковый военачальник, за спиной которого и богатейший четырехлетний
опыт войны, и постижение высшей научной мысли в Академии им. М. В. Фрунзе,
сбивается на то, что вряд ли позволял себе в те времена, когда еще в царской
армии служил прапорщиком. Ведь даже Полевой устав 1916 г . строго предписывал:
командир не должен находиться впереди своего атакующего подразделения. Про
академию и говорить нечего: вот где требовали перво-наперво крепко усвоить, что
дело командира – управлять боем, а не «махать шашкой верхом на головном танке».
В 1993 г . вышел сборник «Гриф
секретности снят. Потери вооруженных сил в войнах, боевых действиях и военных
конфликтах». Генштаб, правда, почти тут же скорректировал их в сторону
серьезного (в 1,4 раза) увеличения. И это, судя по всему, не в последний раз.
Но процитируем хотя бы уже опубликованное для всеобщего пользования. И только
по Берлинской операции.
Итак, общие потери
1-го Белорусского фронта с середины апреля по начало мая 1945 г . составили 179 450
человек убитыми и ранеными.
По сравнению с
другими фронтами – участниками операции – суточные потери у Жукова оказались в
1,6 раза больше, чем у Конева, и в 3 раза – чем у Рокоссовского
И это, напомним еще
раз, при общем имеющемся у маршала превосходстве над противником в силах в 3—4
раза.
В «плюсах» осталась
лишь «экономия боеприпасов». Однако точности ради вычтем из этой «экономии»
хотя бы потери в танках. Одна только 1-я гвардейская ТА из имеющихся (по
состоянию на 16.04.45) 709 танков и самоходных установок потеряла на подступах
к Берлину и в самом городе 232 бронеединицы.
То есть почти треть.
И все это ради
«экономии времени», которое на самом деле было так же щедро растрачено, как
техника и людские ресурсы.
Не нами, а
профессионалами военного дела установлено, что уровень полководческого
мастерства командующих характеризуется соотношением боевых успехов к числу
потерь.
Так что приведенные
здесь цифры в особом комментарии не нуждаются.
Они достаточно
красноречивы сами по себе. Ибо убедительно показывают, на каком оперативном
уровне заканчивали мы войну. А более всего, сколь дешева была чужая человеческая
жизнь для высшего политического и военного руководства страны…
Никто не имеет
большего права спрашивать за напрасно погубленные жизни, чем тот, кто сам – как
никто иной – этой жизнью рисковал.
Комбата С.
Неустроева вопрос о наших невероятно великих потерях волновал всю жизнь.
Уже после войны, в 1957 г . по приглашению
своего бывшего комдива В. Шатилова, ставшего к тому времени заместителем
командующего Приволжским военным округом, Неустроев приехал к генералу в гости.
И там, уже за
непринужденной беседой без чинов, не удержался и в осторожной форме задал все
еще действующему военачальнику так долго мучивший его вопрос.
Вот что (цитирую по
воспоминаниям самого Степана Андреевича) ответил ему Шатилов: «Эх, Степан,
Степан, разве я в этом виноват… Десятки раз вышестоящее командование требовало
от меня любой ценой немедленно взять такую-то деревню, такую-то высоту и во
столько-то часов доложить о выполнении приказа. „А то… пойдешь под трибунал!“
Что мне оставалось делать? Выполнять! Любой ценой! Вот причина больших потерь…»
О том, чтобы
«выполнять» и «любой ценой», в трактовке Шатилова выглядело как чей-то
высокопоставленный субъективизм.
Однако главного
генерал все же не сказал. За этим субъективизмом стоял определенный порядок.
Приказом НКО № 356 от 12 октября 1940
г . в Красной Армии был введен Дисциплинарный устав,
заставлявший красноармейцев выполнять любые приказы, а в случае невыполнения
обязывал командиров применять даже силу и оружие. Требуя бездумного
повиновения, устав 1940 г
. являлся красноречивым документом сталинского руководства. До этого у военных
сохранялась возможность не выполнять преступные приказы. С его появлением объявлялось,
что в РККА не может быть незаконных приказов. Однако на деле такие приказы не
исключались, а создание механизма их предотвращения даже не обсуждалось. В
итоге Устав сыграл злую шутку с самой военной элитой. Беспрекословно выполняя
абсолютно все, даже заведомо вредные для дела приказы, многие военачальники
вольно или невольно оказывались соучастниками преступлений. Спустя годы в их ситуации,
конечно, было самым удобным ссылаться на то, что таковыми были «время и
обстоятельства». Но перед историей такое оправдание не работает. Да и наивно,
когда генералы и маршалы ссылаются на «приказ начальника» – они все же не
новобранцы. Ведь не спас же подобный тезис нацистских генералов в Нюрнберге…
Интересна в этой
связи реакция Неустроева на признание генерала Шатилова. Выслушав эту невеселую
комсоставовскую исповедь, бывший комбат не без горечи подумал:
«Да, он не виноват,
понял я после нашего откровенного разговора. Ему приказывали, генерал выполнял,
солдаты погибали… » Да и то
верно! Что генералу обобщение опыта, солдату – три строчки в похоронке.
Впрочем, и комкор С.
Переверткин, докладывая на конференции осенью 1946 г . о действиях своего
соединения, не мог обойтись без траурной ноты: «С 22 апреля по 1 мая… корпус
вел тяжелые уличные бои в Берлине. За эти 10 дней (он) 5 раз менял направления…
Корпус не имел опыта боев в крупном населенном пункте, коим являлась столица
фашистской Германии… Корпус потерял… в общей сложности за Берлинскую операцию без
трех человек 5000» Для комбата
Неустроева – будь он на той научно-военной конференции для высшего командного
состава – в этих выкладках никакого откровения не было бы.
Только видел он за
ними не безликую статистику, а живые лица своих давно уже погибших товарищей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий