Первый набросок
После этого на армейском уровне вопрос о первенстве и водрузителях, не успев заостриться, тут же в соответствии с начальственной логикой и решился: кто при главном знамени, тот и герой.
Не случайно тонко чувствующий ситуацию полковник Ф. Зинченко уже на следующий день вдогонку за наградным листом на М. Егорова направил представление и на М. Кантарию. Причем заметим, сделал это, вроде бы дерзко нарушив строго установленный порядок: отправив документ через головы своего начальства – командиров дивизии и корпуса – прямо в штаб армии только за своей личной подписью. Понятно, конечно, что на самом деле такая дерзость была подкреплена звонком сверху.
Единственной закавыкой после этого оставалось лишь место и время водружения. Но тут, так сказать, на самый крайний случай, у командования 3-й ударной армии имелся сильный ход с ими же рожденной датой «14.25, 30.04.45».
Да! Это время «взятия Рейхстага с красным флагом на куполе» не соответствовало действительности. Но жуковского гнева уже можно было не опасаться. Ведь преждевременный доклад был легализован и утвержден в приказе № 6 к войскам 1-го Белорусского фронта.
А под приказом стояла собственноручная маршальская подпись…
Между тем самого Жукова одолевали серьезные сомнения. На столе у него уже лежали представления на добрых три десятка «самых первых». Просмотрев документы, где время водружения «гуляло» от «14.25» до вообще никакого, а знамена прыгали по всему зданию Рейхстага, маршал сурово окаменел лицом и распорядился: к званию «Героя» никого не представлять, пока не разберемся и не будем иметь полную ясность, кто же все-таки действительно достоин.
В результате – до выяснения – приказом войскам 1-го Белорусского фронта от 18 мая 1945 г . всех соискателей наградили орденом Красного Знамени. И надо признать – поступили мудро. Все солдаты и офицеры, задействованные в первом эшелоне, сражались, все рисковали жизнью, проявив мужество и героизм. А кто был первым и кому не довелось, кто был в общей группе героев, а кто отличился особо – вопрос, требующий разбирательства и, стало быть, времени. В результате на первом этапе ни истина, ни справедливость особо не пострадали. Если отбросить нескольких явно сомнительных, в число отмеченных попали почти все, кто отличился, сражаясь в первых рядах, и сыграл особую роль во время штурма. Это были командиры трех наступавших на Рейхстаг батальонов, маковская «четверка» и другие бойцы двух штурмовых групп во главе с их командирами (Маковым и Бондарем), а также разведчики группы Сорокина.
Впрочем, двое особенных проявились уже тогда. Это были М. Егоров и М. Кантария. Ордена Красного Знамени им оформляли на день позже, отдельным приказом, причем не по войскам 1-го Белорусского фронта, а по самой 3-й ударной армии.
Дубликат атакует оригинал
Ничто так не придает мифу правдоподобность, а значит гарантирует ему долгую жизнь, как реальные предметы и люди.
И хотя изначально для властей в таком обществе, как советское, и то и другое относилось примерно к одной и той же степени одушевленности, некоторые сложности возникли даже с предметами.
Довольно резво было запущенный в 3-й ударной армии процесс канонизации Знамени Военного совета с переводом войск на режим мирного времени стал как-то затихать. К тому же со временем хранившийся в штабной тиши оригинал стал все больше заслоняться развевающимся над Рейхстагом дубликатом. Чисто внешне последний от своего «старшего товарища» под номером пять отличался лишь тем, что серп и молот со звездочкой размещались на нем не на левой стороне вверху, возле древка, а в самом центре. По большому счету это, конечно, ничего не меняло, потому что, по сути, они оба были «дубликатами». Но, как мы уже видели, не для высших командиров 3-й ударной и, в частности, Переверткина, по распоряжению которого данная замена была произведена 9 мая. Как раз на следующий день появился приказ командования фронта о передислокации 3-й ударной армии в район Эберсвальде. В его исполнение почти сразу же командиры начали передачу своих участков в Берлине – в том числе и района Рейхстага – соединениям 5-й ударной армии. При передаче в акте было оговорено, что бесценная реликвия, естественно, «уходит» с 3-й ударной. А дубликат остается над Рейхстаговским куполом. В месте новой дислокации Знамя Победы было передано на хранение туда, где находилось еще до водружения, то есть в 756-й стрелковый полк. Но пока оригинал скромно стоял в штабе у Зинченко, гордо реющий дубликат со всех сторон снимали фоторепортеры, которые своими историческими снимками просто усеяли газетные полосы и журнальные страницы. В сознании масс – и соответственно его новых опекунов из 5-й ударной – Знамя Победы стало все больше отрываться от его конкретных водрузителей, на что командованию и политорганам 3-й ударной было, конечно же, больно смотреть.
Чашу терпения переполнила акция, в результате которой в конце мая 1945 г . дубликат, как «подлинную святыню», чуть не увезли в Москву. Произошло это тогда, когда подходили к концу переговоры с союзниками по вопросу раздела Большого Берлина на сектора. И стало окончательно ясно, что район Рейхстага отходит в английскую оккупационную зону. Оставлять англичанам украсившие Рейхстаговский фасад красные стяги никто, конечно, не собирался. Что уж говорить о знамени, которое в глазах не вдававшегося в детали большинства было водружено над Берлином.
Словом, было решено перевезти его в Москву «как боевой исторический документ отечественной военной славы».
20 мая 1945 г . у Рейхстага выстроились части Красной Армии – пехота, самоходные пушки, колесная артиллерия, военный оркестр. По обломкам бетона, глыбам камня, по металлическим фермам группа бойцов взобралась на купол, бережно сняла красное полотнище, заменив его новым (уже, по существу, вторым) дубликатом. Знамя было торжественно пронесено мимо бойцов, дравшихся за Берлин, и вручено коменданту Берлина генерал-полковнику Н. Берзарину. А тот передал его вооруженному почетному караулу во главе с офицером, который должен был доставить знамя в Москву. Корреспонденции об этом на следующий день уже появились в центральной прессе. А фото торжественной церемонии – уже в наши дни – я собственными глазами видел в семейном архиве дочерей генерал-полковника Берзарина.
Однако столь торжественно отправленное в Москву Знамя так до столицы и не долетело. После шума, поднятого командованием 3-й ударной армии, самолет со Знаменем на борту был по всем правилам военной науки перехвачен и посажен где-то в районе Киева. Дальнейшая его судьба неизвестна.
А с оригиналом началась работа, исключающая впредь повторения недоразумения с дубликатом. Тем более, что из штаба 1-го
Белорусского фронта по команде в 150-ю дивизию пришел приказ подготовить реликвию для транспортировки в столицу нашей Родины. Поэтому на полотнище оригинала, дабы закрепить свой приоритет, по приказу Шатилова и начальника политотдела дивизии Артюхова уже была нанесена надпись: «150 стр. ордена Кутузова 2-й ст. Идрицк. див.».
Анкетные чудеса
Похоже, что такое свободное, ничем не ограниченное обращение с исторической правдой в угоду идеологии самим Сталиным вдохновило на то же самое и присутствовавшее на кремлевском приеме командование 3-й ударной. Потому что сразу же по возвращении высокого начальства из Москвы работа по легендированию Знамени Военного совета и его знаменосцев резко активизировалась. Напомним, что, в отличие от основной группы героев штурма Рейхстага, представленных к орденам Красного Знамени по утверждению командования фронтом, М. Егоров и М. Кантария на данную награду выдвигались отдельным приказом по самой 3-й ударной армии. Причем на день позже.
Особость этих двух бойцов еще больше обозначилась 12 дней спустя, в последних числах мая. И наиболее ярко выразилась сразу в двух вещах. Во-первых, в исключительно слаженной наградной работе командного звена армии. Во-вторых, невероятной быстроте, с которой полковники и генералы подписали новые, уже вторые представления все на тех же М. Егорова и М. Кантарию. В отличие от первых, которые хоть и ускоренным полковником Зинченко путем, но двигались до приказа по армии больше недели, вторые наградные листы пролетели от комполка до командарма 3-й ударной всего за один день – 31 мая 1945 г . И это при том, что после вывода частей из Берлина штаб армии располагался в городе Магдебурге (район реки Эльбы), а 150-я дивизия находилась совсем в другом месте – близь города Аранзее. Расстояния при этом, естественно, были солидные. Скажем, даже в компактном «хозяйстве» у Зинченко штаб полка от штаба батальона того же Неустроева отделяли 40 километров . А тут на все про все – одни сутки!
Однако самым удивительным в этих спешно изготовленных наградных «наборах» оказалось их содержание.
Взять хотя бы одного из знаменосцев. Согласно первому представлению от 10 мая на орден Красного Знамени, красноармеец Мелитон Варламович Кантария находился в Красной Армии «с 1 декабря 1944 г .»; в Великой Отечественной войне «участвовал с 4 января 1945 г .». «Был легко ранен 15.01.45.». «Наград не имел». В графе «личный боевой подвиг» значится: «первым водрузил Красное знамя над Берлином». (Документ хранится в Центральном архиве Министерства обороны.)
А вот тот же Мелитон Варламович во втором наградном листе, подводящем его к «Герою». В Красной Армии – «с декабря 1941 г .». Тогда же «вступил в бой», «получил три ранения (15.2.42; 1.8.42; 18.5.44); приказом по армии от 19.05.45 заслужил орден „Красного Знамени“. И вместе с Егоровым „совершил подвиг – подполз к Рейхстагу, развернул Красное знамя, в 21.30 водрузил его на 2-м этаже, а в 22.00 на куполе Рейхстага“
Вот такие анкетные чудеса! Согласно двум документам, один и тот же человек всего за два десятка дней успевал провоевать всю войну, получить три ранения, водрузить знамя на Рейхстаге, на его куполе, над всем Берлином. И в результате за такие подвиги, даже не успев получить Красное знамя, уже выдвигался за то же самое на Героя Советского Союза…
Оба документа хранятся теперь в Центральном архиве Министерства обороны РФ. И в каком из них сведения соответствуют действительности – задача особого исследования.
Для меня же пока самое поразительное совсем другое – подпись Шатилова на этих документах. Как все это он визировал после того, как сам же, во всех своих предыдущих докладах наверх утверждал, что Рейхстаг был взят и знамя водружено не в 21.30 и не в 22.00, а по крайней мере на семь часов раньше? И почему, говоря в послештурмовом донесении о «горстке знаменосцев-храбрецов», а в публикации дивизионки называя таковыми Кошкарбаева с Булатовым, ни слова не сказал ни об Егорове, ни о Кантарии?
Впрочем, ни запутавшийся в часах и знаменосцах комдив 150-й; ни комкор С. Переверткин, обещавший отважным «маковцам» звезды героев и вечную славу; ни сам командующий армией В. Кузнецов, размашисто поставивший свою резолюцию «Достоин» сначала на наградных четырех «маковцев», а две недели спустя на «геройских представлениях» М. Егорова и М. Кантарии, – обо всем этом уже могли не беспокоиться.
Потому что все было окончательно решено и расписано. Отныне в истории Великой Отечественной войны должны были остаться только назначенные командованием герои, водрузившие утвержденное Военным советом Знамя в удобное для начальства время.
После этого на армейском уровне вопрос о первенстве и водрузителях, не успев заостриться, тут же в соответствии с начальственной логикой и решился: кто при главном знамени, тот и герой.
Не случайно тонко чувствующий ситуацию полковник Ф. Зинченко уже на следующий день вдогонку за наградным листом на М. Егорова направил представление и на М. Кантарию. Причем заметим, сделал это, вроде бы дерзко нарушив строго установленный порядок: отправив документ через головы своего начальства – командиров дивизии и корпуса – прямо в штаб армии только за своей личной подписью. Понятно, конечно, что на самом деле такая дерзость была подкреплена звонком сверху.
Единственной закавыкой после этого оставалось лишь место и время водружения. Но тут, так сказать, на самый крайний случай, у командования 3-й ударной армии имелся сильный ход с ими же рожденной датой «14.25, 30.04.45».
Да! Это время «взятия Рейхстага с красным флагом на куполе» не соответствовало действительности. Но жуковского гнева уже можно было не опасаться. Ведь преждевременный доклад был легализован и утвержден в приказе № 6 к войскам 1-го Белорусского фронта.
А под приказом стояла собственноручная маршальская подпись…
Между тем самого Жукова одолевали серьезные сомнения. На столе у него уже лежали представления на добрых три десятка «самых первых». Просмотрев документы, где время водружения «гуляло» от «14.25» до вообще никакого, а знамена прыгали по всему зданию Рейхстага, маршал сурово окаменел лицом и распорядился: к званию «Героя» никого не представлять, пока не разберемся и не будем иметь полную ясность, кто же все-таки действительно достоин.
В результате – до выяснения – приказом войскам 1-го Белорусского фронта от 18 мая 1945 г . всех соискателей наградили орденом Красного Знамени. И надо признать – поступили мудро. Все солдаты и офицеры, задействованные в первом эшелоне, сражались, все рисковали жизнью, проявив мужество и героизм. А кто был первым и кому не довелось, кто был в общей группе героев, а кто отличился особо – вопрос, требующий разбирательства и, стало быть, времени. В результате на первом этапе ни истина, ни справедливость особо не пострадали. Если отбросить нескольких явно сомнительных, в число отмеченных попали почти все, кто отличился, сражаясь в первых рядах, и сыграл особую роль во время штурма. Это были командиры трех наступавших на Рейхстаг батальонов, маковская «четверка» и другие бойцы двух штурмовых групп во главе с их командирами (Маковым и Бондарем), а также разведчики группы Сорокина.
Впрочем, двое особенных проявились уже тогда. Это были М. Егоров и М. Кантария. Ордена Красного Знамени им оформляли на день позже, отдельным приказом, причем не по войскам 1-го Белорусского фронта, а по самой 3-й ударной армии.
Дубликат атакует оригинал
Ничто так не придает мифу правдоподобность, а значит гарантирует ему долгую жизнь, как реальные предметы и люди.
И хотя изначально для властей в таком обществе, как советское, и то и другое относилось примерно к одной и той же степени одушевленности, некоторые сложности возникли даже с предметами.
Довольно резво было запущенный в 3-й ударной армии процесс канонизации Знамени Военного совета с переводом войск на режим мирного времени стал как-то затихать. К тому же со временем хранившийся в штабной тиши оригинал стал все больше заслоняться развевающимся над Рейхстагом дубликатом. Чисто внешне последний от своего «старшего товарища» под номером пять отличался лишь тем, что серп и молот со звездочкой размещались на нем не на левой стороне вверху, возле древка, а в самом центре. По большому счету это, конечно, ничего не меняло, потому что, по сути, они оба были «дубликатами». Но, как мы уже видели, не для высших командиров 3-й ударной и, в частности, Переверткина, по распоряжению которого данная замена была произведена 9 мая. Как раз на следующий день появился приказ командования фронта о передислокации 3-й ударной армии в район Эберсвальде. В его исполнение почти сразу же командиры начали передачу своих участков в Берлине – в том числе и района Рейхстага – соединениям 5-й ударной армии. При передаче в акте было оговорено, что бесценная реликвия, естественно, «уходит» с 3-й ударной. А дубликат остается над Рейхстаговским куполом. В месте новой дислокации Знамя Победы было передано на хранение туда, где находилось еще до водружения, то есть в 756-й стрелковый полк. Но пока оригинал скромно стоял в штабе у Зинченко, гордо реющий дубликат со всех сторон снимали фоторепортеры, которые своими историческими снимками просто усеяли газетные полосы и журнальные страницы. В сознании масс – и соответственно его новых опекунов из 5-й ударной – Знамя Победы стало все больше отрываться от его конкретных водрузителей, на что командованию и политорганам 3-й ударной было, конечно же, больно смотреть.
Чашу терпения переполнила акция, в результате которой в конце мая 1945 г . дубликат, как «подлинную святыню», чуть не увезли в Москву. Произошло это тогда, когда подходили к концу переговоры с союзниками по вопросу раздела Большого Берлина на сектора. И стало окончательно ясно, что район Рейхстага отходит в английскую оккупационную зону. Оставлять англичанам украсившие Рейхстаговский фасад красные стяги никто, конечно, не собирался. Что уж говорить о знамени, которое в глазах не вдававшегося в детали большинства было водружено над Берлином.
Словом, было решено перевезти его в Москву «как боевой исторический документ отечественной военной славы».
20 мая 1945 г . у Рейхстага выстроились части Красной Армии – пехота, самоходные пушки, колесная артиллерия, военный оркестр. По обломкам бетона, глыбам камня, по металлическим фермам группа бойцов взобралась на купол, бережно сняла красное полотнище, заменив его новым (уже, по существу, вторым) дубликатом. Знамя было торжественно пронесено мимо бойцов, дравшихся за Берлин, и вручено коменданту Берлина генерал-полковнику Н. Берзарину. А тот передал его вооруженному почетному караулу во главе с офицером, который должен был доставить знамя в Москву. Корреспонденции об этом на следующий день уже появились в центральной прессе. А фото торжественной церемонии – уже в наши дни – я собственными глазами видел в семейном архиве дочерей генерал-полковника Берзарина.
Однако столь торжественно отправленное в Москву Знамя так до столицы и не долетело. После шума, поднятого командованием 3-й ударной армии, самолет со Знаменем на борту был по всем правилам военной науки перехвачен и посажен где-то в районе Киева. Дальнейшая его судьба неизвестна.
А с оригиналом началась работа, исключающая впредь повторения недоразумения с дубликатом. Тем более, что из штаба 1-го
Белорусского фронта по команде в 150-ю дивизию пришел приказ подготовить реликвию для транспортировки в столицу нашей Родины. Поэтому на полотнище оригинала, дабы закрепить свой приоритет, по приказу Шатилова и начальника политотдела дивизии Артюхова уже была нанесена надпись: «150 стр. ордена Кутузова 2-й ст. Идрицк. див.».
Анкетные чудеса
Похоже, что такое свободное, ничем не ограниченное обращение с исторической правдой в угоду идеологии самим Сталиным вдохновило на то же самое и присутствовавшее на кремлевском приеме командование 3-й ударной. Потому что сразу же по возвращении высокого начальства из Москвы работа по легендированию Знамени Военного совета и его знаменосцев резко активизировалась. Напомним, что, в отличие от основной группы героев штурма Рейхстага, представленных к орденам Красного Знамени по утверждению командования фронтом, М. Егоров и М. Кантария на данную награду выдвигались отдельным приказом по самой 3-й ударной армии. Причем на день позже.
Особость этих двух бойцов еще больше обозначилась 12 дней спустя, в последних числах мая. И наиболее ярко выразилась сразу в двух вещах. Во-первых, в исключительно слаженной наградной работе командного звена армии. Во-вторых, невероятной быстроте, с которой полковники и генералы подписали новые, уже вторые представления все на тех же М. Егорова и М. Кантарию. В отличие от первых, которые хоть и ускоренным полковником Зинченко путем, но двигались до приказа по армии больше недели, вторые наградные листы пролетели от комполка до командарма 3-й ударной всего за один день – 31 мая 1945 г . И это при том, что после вывода частей из Берлина штаб армии располагался в городе Магдебурге (район реки Эльбы), а 150-я дивизия находилась совсем в другом месте – близь города Аранзее. Расстояния при этом, естественно, были солидные. Скажем, даже в компактном «хозяйстве» у Зинченко штаб полка от штаба батальона того же Неустроева отделяли 40 километров . А тут на все про все – одни сутки!
Однако самым удивительным в этих спешно изготовленных наградных «наборах» оказалось их содержание.
Взять хотя бы одного из знаменосцев. Согласно первому представлению от 10 мая на орден Красного Знамени, красноармеец Мелитон Варламович Кантария находился в Красной Армии «с 1 декабря 1944 г .»; в Великой Отечественной войне «участвовал с 4 января 1945 г .». «Был легко ранен 15.01.45.». «Наград не имел». В графе «личный боевой подвиг» значится: «первым водрузил Красное знамя над Берлином». (Документ хранится в Центральном архиве Министерства обороны.)
А вот тот же Мелитон Варламович во втором наградном листе, подводящем его к «Герою». В Красной Армии – «с декабря 1941 г .». Тогда же «вступил в бой», «получил три ранения (15.2.42; 1.8.42; 18.5.44); приказом по армии от 19.05.45 заслужил орден „Красного Знамени“. И вместе с Егоровым „совершил подвиг – подполз к Рейхстагу, развернул Красное знамя, в 21.30 водрузил его на 2-м этаже, а в 22.00 на куполе Рейхстага“
Вот такие анкетные чудеса! Согласно двум документам, один и тот же человек всего за два десятка дней успевал провоевать всю войну, получить три ранения, водрузить знамя на Рейхстаге, на его куполе, над всем Берлином. И в результате за такие подвиги, даже не успев получить Красное знамя, уже выдвигался за то же самое на Героя Советского Союза…
Оба документа хранятся теперь в Центральном архиве Министерства обороны РФ. И в каком из них сведения соответствуют действительности – задача особого исследования.
Для меня же пока самое поразительное совсем другое – подпись Шатилова на этих документах. Как все это он визировал после того, как сам же, во всех своих предыдущих докладах наверх утверждал, что Рейхстаг был взят и знамя водружено не в 21.30 и не в 22.00, а по крайней мере на семь часов раньше? И почему, говоря в послештурмовом донесении о «горстке знаменосцев-храбрецов», а в публикации дивизионки называя таковыми Кошкарбаева с Булатовым, ни слова не сказал ни об Егорове, ни о Кантарии?
Впрочем, ни запутавшийся в часах и знаменосцах комдив 150-й; ни комкор С. Переверткин, обещавший отважным «маковцам» звезды героев и вечную славу; ни сам командующий армией В. Кузнецов, размашисто поставивший свою резолюцию «Достоин» сначала на наградных четырех «маковцев», а две недели спустя на «геройских представлениях» М. Егорова и М. Кантарии, – обо всем этом уже могли не беспокоиться.
Потому что все было окончательно решено и расписано. Отныне в истории Великой Отечественной войны должны были остаться только назначенные командованием герои, водрузившие утвержденное Военным советом Знамя в удобное для начальства время.
Комментариев нет:
Отправить комментарий